Щербатов (князь Михаил Михайлович) - историк. Родился в очень зажиточной семье в 1733 г. Первоначальное образование получил дома. С 1750 г. служил в лейб-гвардии Семеновском полку, но сейчас же после манифеста 18 февраля 1762 г. вышел в отставку. Рано поняв недочеты своего образования, он старался пополнить их самостоятельным чтением. На гражданской службе, куда он скоро поступил, Щербатов имел полную возможность хорошо ознакомиться с тогдашним положением России. В 1767 г. он, в качестве депутата от ярославского дворянства, участвовал в комиссии для составления нового уложения, где, в духе данного ему избирателями наказа, очень рьяно отстаивал интересы дворянства и всеми силами боролся с либерально-настроенным меньшинством. Несколько раньше Щербатов стал заниматься русской историей, под влиянием Миллера, о чем он сам говорит в предисловии к I тому "Истории российской". В 1767 г. Щербатов, вероятно, был представлен Екатерине II , и она открыла ему доступ в патриаршую и типографическую библиотеки, где были собраны списки летописей, присланные по указу Петра I из разных монастырей. На основании 12 списков, взятых оттуда, и 7 собственных Щербатов, не имея никакой предварительной подготовки, взялся за составление истории. Несмотря на то что в 1768 г. он был назначен в комиссию о коммерции и что ему было поручено императрицей разобрать бумаги Петра I, его работа шла очень быстро: к 1769 г. он дописал 2 первые тома, до 1237 г. Тогда же начинается усиленная издательская деятельность Щербатова. Он печатает: в 1769 г., по списку патриаршей библиотеки, "Царственную книгу"; в 1770 г., по повелению Екатерины II - "Историю свейской войны", собственноручно исправленную Петром Великим; в 1771 г. - "Летопись о многих мятежах", в 1772 г. - "Царственный летописец". Собственная его история несколько замедлилась вследствие необходимости к летописным источникам присоединить и архивные, до него никем, кроме Миллера, не тронутые. В 1770 г. он получил разрешение пользоваться документами московского архива иностранной коллегии, где хранились духовные и договорные грамоты князей с половины XIII века и памятники дипломатических сношений с последней четверти XV века. Энергично принявшись за разработку этих данных, Щербатов в 1772 г. окончил III, а в 1774 г. - и IV том своей работы. Не ограничиваясь одними историческими трудами, он в 1776 - 1777 гг. составляет замечательную работу по статистике, понимая ее в широком смысле школы Ахенвалля, то есть в смысле государствоведения. Его "Статистика в рассуждении России" обнимала 12 рубрик: 1) пространство, 2) границы, 3) плодородие (экономическое описание), 4) многонародие (статистику населения), 5) веру, 6) правление, 7) силу, 8) доходы, 9) торговлю, 10) мануфактуру, 11) народный характер и 12) расположение к России соседей. В 1778 г. он сделался президентом камер-коллегии и был назначен присутствовать в экспедиции винокуренных заводов; в 1779 г. был назначен сенатором. До самой своей смерти Щербатов продолжал интересоваться политическими, философскими и экономическими вопросами, излагая свои взгляды в ряде статей. История его тоже подвигалась очень быстро. Последние тома, XIV и XV (до свержения Василия Шуйского ) были изданы год спустя после его смерти (Щербатов умер в 1790 г.). В настоящее время сочинения князя Щербатова большею частью уже изданы и личность его, как историка и публициста, может быть вполне выяснена. Щербатов, как историк. Щербатову еще при жизни приходилось защищать свой труд от общих нападок, особенно против Болтина . В 1789 г. он напечатал "Письмо к одному приятелю, в оправдание на некоторые скрытые и явные охуления, учиненные его истории от господина генерал-майора Болтина", что вызвало ответ Болтина и отповедь в свою очередь Щербатова, напечатанную уже после его смерти 1792 г. Болтин указывал на ряд ошибок Щербатова: 1) в чтении летописи, вроде превращения "стяга" в "стог", "идти по нем" в "идти на помощь" и так далее и 2) на полное незнакомство Щербатова с исторической этнографией и географией. Действительно, история Щербатова очень страдает в этом отношении. Щербатов не сумел ориентироваться в древней этнографии, а ограничился пересказом известий по французским источникам, да и то "столь смутно и беспорядочно, по его собственному заявлению, что из сего никакого следствия истории сочинить невозможно". Но дело в том, что этот вопрос был наиболее темным, и только Шлецеру удалось внести туда некоторый свет. Во всяком случае, Щербатов зачастую является более сведущим и осторожным, чем Болтин. В обработке летописи Щербатов, несмотря на всю массу промахов, в которых его упрекали, сделал шаг вперед сравнительно с Татищевым в двух отношениях. Во-первых, Щербатов ввел в ученое пользование новые и очень важные списки, как синодальный список Новгородской летописи (XIII и XIV века), Воскресенский свод и другие. Во-вторых, он первый правильно обращался с летописями, не сливая показания разных списков в сводный текст и различая свой текст от текста источников, на которые он делал точные ссылки, хотя, как замечает Бестужев-Рюмин, его способ цитировать по номеру отнимает возможность проверки. Как и остальные наши историки XVIII века, Щербатов еще не различает вполне источника от его ученой обработки, и потому предпочитает, например, Синопсис - летописи. Не по силам еще Щербатову и выбор данных; послушно следуя за источниками, он загромождает свой труд мелочами. Много добра русской истории Щербатов принес обработкой и изданием актов. Благодаря его истории и "Вивлиофике" Новикова , наука овладела первостепенной важности источниками, как: духовными, договорными грамотами князей, памятниками дипломатических сношений и статейными списками посольств; произошла, так сказать, эмансипация истории от летописей и указана была возможность изучения более позднего периода истории, где показания летописи оскудевают или совсем прекращаются. Наконец, Миллер и Щербатов издали, а частью приготовили к изданию много архивного материала, особенно времен Петра Великого. Полученный из летописей и актов материал Щербатов связывает прагматически, но его прагматизм особого рода - рационалистический или рационалистически-индивидуалистический: творцом истории является личность. Ход событий объясняется воздействием героя на волю массы или отдельного лица, причем герой руководствуется своекорыстными побуждениями своей натуры, одинаковыми для всех людей в разные эпохи, а масса подчиняется ему по глупости или по суеверию и т. п. Так, например, Щербатов не пытается отбросить летописный рассказ о сватовстве византийского императора (уже женатого) на 70-летней Ольге, но дает ему свое объяснение: император хотел жениться на Ольге с целью заключить союз с Россией. Покорение Руси монголами он объясняет чрезмерной набожностью русских, убившей прежний воинственный дух. Согласно со своим рационализмом Щербатов не признает в истории возможности чудесного и относится холодно к религии. По взгляду на характер начала русской истории и на общий ход ее Щербатов стоит ближе всего к Шлецеру. Цель составления своей истории он видит в лучшем знакомстве современной ему Россией, то есть смотрит на историю с практической точки зрения, хотя в другом месте, основываясь на Юме, доходит до современного взгляда на историю, как науку, стремящуюся открыть законы, управляющие жизнью человечества. У современников история Щербатова не пользовалась успехом: ее считали неинтересной и неверной, а самого Щербатова - лишенным исторического дарования (императрица Екатерина II); но это, как видно из сказанного, неверно, и Карамзин нашел для себя у Щербатова довольно обильную пищу. Щербатов, как публицист, интересен, главным образом, как убежденный защитник дворянства. Его политические и социальные взгляды недалеко ушли от той эпохи. Из его многочисленных статей - "Разговор о бессмертии души", "Рассмотрение о жизни человеческой", "О выгодах недостатка" и др., особый интерес представляет его утопия - "Путешествие в землю Офирскую господина С. извецкого дворянина" (не кончено). Идеальное Офирское государство управляется государем, власть которого ограничена высшим дворянством. Остальные классы, даже рядовое дворянство, доступа к высшей власти не имеют. Необходимости для каждого гражданина принимать участие в правлении, необходимости обеспечения личной свободы Щербатов не знает. Первым сословием является дворянство, вступление в которое запрещено. Оно одно обладает правом владеть населенными землями; рекомендуется даже (в статье по поводу голода в 1787 году) всю землю отдать дворянам. Но и дворян Щербатов стесняет целой массой мелочных правил. Признавая значение образования, Щербатов требует умножения числа школ, но не дает образованным людям прав дворянина. Областное управление, на которое особенно нападал Щербатов, он строит, однако, в прежнем духе, стесняя его еще больше увеличением канцелярщины и формализма. Военную службу он рекомендует организовать по типу военных поселений, что позднее было сделано в России и потерпело полное фиаско. Рассудочность века наложила сильную печать на Щербатова. Особенно характерны взгляды его на религию офирцев: религия, как и образование, должна быть строго утилитарной, служить охранению порядка, тишины и спокойствия, почему священнослужителями являются чины полиции. Другими словами, Щербатов не признает христианской религии любви, хотя это не мешает ему в статье "О повреждении нравов в России" нападать на рационалистическую философию и на Екатерину II, как на представительницу ее в России. До чего сам Щербатов проникся, однако, рационализмом, видно из его мнения, что можно в очень короткий срок пересоздать государство и что установить на целые тысячелетия незыблемый порядок, в котором нужны будут только некоторые поправки. Литература. Издание сочинений князя М.М. Щербатова еще не кончено (вышли тома I, II, 1 часть III тома). См. Иконников "Ответ генерал-майора Болтина на письмо князя Щербатова" (СПб., 1789) и "Критические примечания на Историю Щербатова" (СПб., 1793 - 94); С.М. Соловьев "Архив" (том II, пол. 2); "Современное состояние русской истории, как науки" ("Московское Обозрение", 1859, 1); Иконников "Опыт русской историографии"; Бестужев-Рюмин "Русская история" (т. I, СПб., 1872); Милюков "Главные течения русской исторической мысли" (М., 1898); Мякотин "Дворянский публицист Екатерининской эпохи" ("Русское богатство", 1898; перепечатано в сборнике статей "Из истории русского общества"); Н.Д. Чечулин "Русский социальный роман XVIII века". Г. Лучинский.